Неточные совпадения
В его кабинете всегда лежала какая-то книжка, заложенная закладкою на четырнадцатой
странице, которую он постоянно
читал уже два года.
Он иногда
читает Оле
Нравоучительный роман,
В котором автор знает боле
Природу, чем Шатобриан,
А между тем две, три
страницы(Пустые бредни, небылицы,
Опасные для сердца дев)
Он пропускает, покраснев,
Уединясь от всех далеко,
Они над шахматной доской,
На стол облокотясь, порой
Сидят, задумавшись глубоко,
И Ленский пешкою ладью
Берет в рассеянье свою.
Она
читала; по
странице полз зеленоватый жучок, останавливаясь и приподнимаясь на передних лапах с видом независимым и домашним.
Ее сочинения (изданные в 1860 году) оживленно обсуждались в дворянских кругах русского общества.] жившей тогда в Петербурге,
прочитывали поутру
страницу из Кондильяка; [Кондильяк Этьен де Бонно (1715–1780) — французский философ-идеалист.
— Зачем ты, Иван, даешь
читать глупые книги? — заговорила Лидия. — Ты дал Любе Сомовой «Что делать?», но ведь это же глупый роман! Я пробовала
читать его и — не могла. Он весь не стоит двух
страниц «Первой любви» Тургенева.
Дорогой, в вагоне, он достал тетрадь и, на ее синеватых
страницах,
прочитал рыжие, как ржавчина, слова...
— Налить еще чаю? — спрашивала Елена, она сидела обычно с книжкой в руке, не вмешиваясь в лирические речи мужа, быстро перелистывая
страницы, двигая бровями.
Читала она французские романы, сборники «Шиповника», «Фиорды», восхищалась скандинавской литературой. Клим Иванович Самгин не заметил, как у него с нею образовались отношения легкой дружбы, которая, не налагая никаких неприятных обязательств, не угрожала принять характер отношений более интимных и ответственных.
— Идем домой, пора, — сказала она, вставая со скамьи. — Ты говорил, что тебе надо
прочитать к завтрему сорок шесть
страниц. Я так рада, что ты кончаешь университет. Эти бесплодные волнения…
Самой интересной
страницей газеты была четвертая: на ней Клим
читал...
Раскрыв тяжелую книгу, она воткнула в нее острый нос; зашелестели
страницы, «взыскующие града» пошевелились, раздался скрип стульев, шарканье ног, осторожный кашель, — женщина, взмахнув головою в черном платке, торжественно и мстительно
прочитала...
Он
читал Бокля, Дарвина, Сеченова, апокрифы и творения отцов церкви,
читал «Родословную историю татар» Абдул-гази Багодур-хана и,
читая, покачивал головою вверх и вниз, как бы выклевывая со
страниц книги странные факты и мысли. Самгину казалось, что от этого нос его становился заметней, а лицо еще более плоским. В книгах нет тех странных вопросов, которые волнуют Ивана, Дронов сам выдумывает их, чтоб подчеркнуть оригинальность своего ума.
Он сел и начал разглаживать на столе измятые письма. Третий листок он
прочитал еще раз и, спрятав его между
страниц дневника, не спеша начал разрывать письма на мелкие клочки. Бумага была крепкая, точно кожа. Хотел разорвать и конверт, но в нем оказался еще листок тоненькой бумаги, видимо, вырванной из какой-то книжки.
Обломов успел, однако ж,
прочитать пожелтевшую от времени
страницу, на которой чтение прервано было месяц назад. Он положил книгу на место и зевнул, потом погрузился в неотвязчивую думу «о двух несчастиях».
Облако непроницаемости слетело с нее. Взгляд ее был говорящ и понятен. Она как будто нарочно открыла известную
страницу книги и позволила
прочесть заветное место.
— Что такое? — спросил Штольц, посмотрев книгу. — «Путешествие в Африку». И
страница, на которой ты остановился, заплесневела. Ни газеты не видать…
Читаешь ли ты газеты?
Цыплята не пищали больше, они давно стали пожилыми курами и прятались по курятникам. Книг, присланных Ольгой, он не успел
прочесть: как на сто пятой
странице он положил книгу, обернув переплетом вверх, так она и лежит уже несколько дней.
Райский еще «серьезнее» занялся хождением в окрестности, проникал опять в старые здания, глядел, щупал, нюхал камни,
читал надписи, но не разобрал и двух
страниц данных профессором хроник, а писал русскую жизнь, как она снилась ему в поэтических видениях, и кончил тем, что очень «серьезно» написал шутливую поэму, воспев в ней товарища, написавшего диссертацию «о долговых обязательствах» и никогда не платившего за квартиру и за стол хозяйке.
— Гм. — Он подмигнул и сделал рукой какой-то жест, вероятно долженствовавший обозначать что-то очень торжествующее и победоносное; затем весьма солидно и спокойно вынул из кармана газету, очевидно только что купленную, развернул и стал
читать в последней
странице, по-видимому оставив меня в совершенном покое. Минут пять он не глядел на меня.
Читая эти
страницы, испещренные названиями какого-то птичьего языка, исполненные этнографических, географических, филологических данных о крае, известном нам только по имени, благоговею перед всесокрушающею любознательностью и громадным терпением ученого отца и робко краду у него вышеприведенные отрывочные сведения о Корее — все для вас.
«Я понял бы ваши слезы, если б это были слезы зависти, — сказал я, — если б вам было жаль, что на мою, а не на вашу долю выпадает быть там, где из нас почти никто не бывает, видеть чудеса, о которых здесь и мечтать трудно, что мне открывается вся великая книга, из которой едва кое-кому удается
прочесть первую
страницу…» Я говорил ей хорошим слогом.
Но Смердяков не
прочел и десяти
страниц из Смарагдова, показалось скучно. Так и закрылся опять шкаф с книгами. Вскорости Марфа и Григорий доложили Федору Павловичу, что в Смердякове мало-помалу проявилась вдруг ужасная какая-то брезгливость: сидит за супом, возьмет ложку и ищет-ищет в супе, нагибается, высматривает, почерпнет ложку и подымет на свет.
В тысячах других повестей я уже вижу по пяти строкам с пяти разных
страниц, что не найду ничего, кроме испорченного Гоголя, — зачем я стану их
читать?
— Изволь, мой милый. Мне снялось, что я скучаю оттого, что не поехала в оперу, что я думаю о ней, о Бозио; ко мне пришла какая-то женщина, которую я сначала приняла за Бозио и которая все пряталась от меня; она заставила меня
читать мой дневник; там было написано все только о том, как мы с тобою любим друг друга, а когда она дотрогивалась рукою до
страниц, на них показывались новые слова, говорившие, что я не люблю тебя.
На тебя нельзя положиться, что ты с первых
страниц можешь различить, будет ли содержание повести стоить того, чтобы
прочесть ее, у тебя плохое чутье, оно нуждается в пособии, а пособий этих два: или имя автора, или эффектность манеры.
Поэтому никакими силами нельзя было заставить его
читать Маколея; посмотрев четверть часа на разные
страницы, он решил: «Я знаю все материи, из которых набраны эти лоскутья».
— Нет, ты не все
читаешь. А это что? — говорит гостья, и опять сквозь нераскрывающийся полог является дивная рука, опять касается
страницы, и опять выступают на
странице новые слова, и опять против воли
читает Вера Павловна новые слова: «Зачем мой миленький не провожает нас чаще?»
— Но эту
страницу я уж
прочла.
— Нет,
читай дальше. — Опять является рука, касается
страницы, опять выступают под рукою новые строки, опять против воли
читает их Вера Павловна.
Если я
прочел Адама Смита, Мальтуса, Рикардо и Милля, я знаю альфу и омегу этого направления и мне не нужно
читать ни одного из сотен политико — экономов, как бы ни были они знамениты; я по пяти строкам с пяти
страниц вижу, что не найду у них ни одной свежей мысли, им принадлежащей, все заимствования и искажения.
—
Читай последнюю
страницу, — говорит Бозио.
— Нет,
читай дальше. — И опять является рука, касается
страницы, опять выступают новые строки, опять против воли
читает Вера Павловна новые строки...
Рука новой гостьи дотрагивается до
страницы; под рукою выступают новые строки, которых не было прежде. «
Читай», говорит гостья. У Веры Павловны сжимается сердце, она еще не смотрела на эти строки, не знает, что тут написано; но у ней сжимается сердце. Она не хочет
читать новых строк.
Он
прочитал «Ярмарку суеты» Теккерея с наслаждением начал
читать «Пенденниса», закрыл на 20–й
странице: «весь высказался в «Ярмарке суеты», видно, что больше ничего не будет, и
читать не нужно».
— Переверни еще назад,
читай самую первую
страницу.
Я лег на траву и достал книжку; но я и двух
страниц не
прочел, а он только бумагу измарал; мы все больше рассуждали и, сколько я могу судить, довольно умно и тонко рассуждали о том, как именно должно работать, чего следует избегать, чего придерживаться и какое собственно значение художника в наш век.
Наконец, дошел черед и до «Письма». Со второй, третьей
страницы меня остановил печально-серьезный тон: от каждого слова веяло долгим страданием, уже охлажденным, но еще озлобленным. Эдак пишут только люди, долго думавшие, много думавшие и много испытавшие; жизнью, а не теорией доходят до такого взгляда…
читаю далее, — «Письмо» растет, оно становится мрачным обвинительным актом против России, протестом личности, которая за все вынесенное хочет высказать часть накопившегося на сердце.
Месяца два-три спустя проезжал по Новгороду Огарев; он привез мне «Wesen des Christentums» [«Сущность христианства» (нем.).] Фейербаха.
Прочитав первые
страницы, я вспрыгнул от радости. Долой маскарадное платье, прочь косноязычье и иносказания, мы свободные люди, а не рабы Ксанфа, не нужно нам облекать истину в мифы!
Особенно замечательно при этом, что он только одну книгу и
читал, и
читал ее постоянно, лет десять, это Франкёров курс; но, воздержный по характеру и не любивший роскоши, он не переходил известной
страницы.
Только во сне я
читал иной раз собственные стихи или рассказы. Они были уже напечатаны, и в них было все, что мне было нужно: наш городок, застава, улицы, лавки, чиновники, учителя, торговцы, вечерние гуляния. Все было живое, и над всем было что-то еще, уже не от этой действительности, что освещало будничные картины не будничным светом. Я с восхищением перечитывал
страницу за
страницей.
Корфова книга вам не понравится — я с отвращением
прочел ее, хотя он меня уверял, что буду доволен. Значит, он очень дурного мнения обо мне. Совершенно то же, что в рукописной брошюре, только теперь не выставлены имена живых. Убийственная раболепная лесть убивает с первой
страницы предисловия. — Истинно, мне жаль моего барона!..
— Вот место замечательное, — начал он, положив перед Лизою книжку, и, указывая костяным ножом на открытую
страницу, заслонив ладонью рот,
читал через Лизино плечо: «В каждой цивилизованной стране число людей, занятых убыточными производствами или ничем не занятых, составляет, конечно, пропорцию более чем в двадцать процентов сравнительно с числом хлебопашцев». Четыреста двадцать четвертая
страница, — закончил он, закрывая книгу, которую Лиза тотчас же взяла у него и стала молча перелистывать.
Отбирая бумаги, которые намеревался взять с собою, Розанов вынул из стола свою диссертацию, посмотрел на нее,
прочел несколько
страниц и, вздохнув, положил ее на прежнее место. На эту диссертацию легла лаконическая печатная программа диспута Лобачевского; потом должен был лечь какой-то литографированный листок, но доктор, пробежав его, поморщился, разорвал бумажку в клочки и с негодованием бросил эти кусочки в печку.
Лихонин перевернул первую
страницу и
прочитал три или четыре параграфа печатных правил.
Я заглядывал также в романы, которые особенно любила
читать Александра Ивановна; они воспламеняли мое участие и любопытство, но мать не позволяла мне
читать их, и я пробегал некоторые
страницы только украдкой, потихоньку, в чем, однако, признавался матери и за что она очень снисходительно меня журила.
Я хотел было также почитать псалтырь, но не
прочел и
страницы, — каждое слово болезненно отдавалось мне в голову.
Разумеется, половина времени проходила в чтении вслух; иногда мать
читала мне сама, и
читала так хорошо, что я слушал за новое — известное мне давно, слушал с особенным наслаждением и находил такие достоинства в прочитанных матерью
страницах, каких прежде не замечал.
Он, по необходимости, тоже сделался слушателем и очутился в подлейшем положении: он совершенно не понимал того, что
читала Мари; но вместе с тем, стыдясь в том признаться, когда его собеседницы, по случаю прочитанного, переглядывались между собой, смеялись на известных местах, восхищались поэтическими
страницами, — и он также смеялся, поддакивал им улыбкой, так что те решительно и не заметили его обмана, но втайне самолюбие моего героя было сильно уязвлено.
Потом он перевернул еще несколько
страниц и
прочел...
Целый вечер и следующее утро я провел в каком-то унылом онемении. Помнится, я попытался работать и взялся за Кайданова — но напрасно мелькали передо мною разгонистые строчки и
страницы знаменитого учебника. Десять раз сряду
прочел я слова: «Юлий Цезарь отличался воинской отвагой» — не понял ничего и бросил книгу. Перед обедом я опять напомадился и опять надел сюртучок и галстук.
— Мы люди умные и отлично поймем друг друга, — говорил гнусавым голосом Перекрестов, дергая себя за бороденку. — Я надеюсь, что разные охи и вздохи для нас совсем лишние церемонии, и мы могли бы приступить к делу прямо, без предисловий. Нынче и книги без предисловий печатаются: открывай первую
страницу и
читай.